Кратко внеха: высокая худощавая и жилистая блондинка (даже ближе к платине, попадаются седые пряди), с острыми скулами и подбородком, синими глазами и хищным взглядом. Одета в зимний охотничий костюм, подбитый мехом (что-то вроде одёжки эскимосов по фактуре, разве что костюм из куртки с капюшоном до бедра и тёплых штанов с унтами).

Инфа об Иргаледе.

Кратко о персонаже:
- Волкова Иргаледа Вячеславовна, 25 у.о. (25.11.1993), потомок череды славных предков под не менее славной фамилией. Как потомок этих самых предков, натаскана на холодное оружие, на несколько видов огнестрельного, неплохая всадница, певица и даже немного танцовщица, хотя последние два пункта из своей биографии предпочла бы вычеркнуть. Как благовоспитанная леди, на прозвище внимания не обращает, однако в узких кругах известна как леди Ястреб, за острые черты лица и хищный характер.
- Высокая худощавая и жилистая блондинка (волосы по цвету даже ближе к платине, попадаются  и вовсе седые пряди – следствие последнего года жизни), обладательница длинных волос до середины спины, острых скул и подбородка, прямого носа, бледных губ и строгих голубых (скорее даже, в грозовую синеву) глаз. Предпочитает поднимать волосы в высокий хвост, потом заплетать из них косу, вплетая пару-тройку острых и колких бусин, больше похожих на кастеты, ближе к концу косы. Одевается преимущественно в подобие охотничьих костюмов, особенно зимой, когда меховой жилет с капюшоном, тёплые перчатки и мягкие удобные меховые унты особенно кстати.
- Хладнокровна, рассудительна, осторожна, не имеет привычки кого-либо жалеть. Тем не менее, готова оказать помощь нуждающимся, ибо «леди должна быть милосердной». Чувство долга в ней вообще очень сильно. Впрочем, после собственного превращения в высшего оборотня, а всего мира – в адскую бездну с чудищами, вполне спокойная и в принципе способная на добрые чувства девушка стала безжалостной и прямолинейной стервой, которой весь мир, кроме детей, в которых теперь её жизнь, абсолютно до фени.
- Родилась в аристократичной семье, получила соответствующее воспитание, в обеих школах (обычной и музыкальной) училась хорошо и окончила их с медалью. Правда, после такого хорошего жизненного старта пропала с поля зрения своей очень уж доставшей её родни и предпочла начать собственную жизнь. Когда произошёл взрыв и последовавшие за ним изменения, вместе с новоиспечённым мужем попала в число тех «счастливчиков», что стали оборотнями. Первые два месяца они пытались жить нормально и как-то приструнивать хищнические порывы поселившейся в них звериной половины, но потом, во время очередного полнолуния, муж не совладал с собой, обернулся лисом и бросился на беременную Иргу. Она убила его выросшими клыками и когтями, а потом только осознала, что произошло, и… бежала в леса. Там впервые наткнулась на какого-то монстра, в борьбе за свою жизнь обернулась в первый раз, но спас её неожиданно выбежавший отряд оборотней, среди которых она с удивлением признала своих дядю и маму. До родов она продолжала быть волчицей, наслушалась от родни всякого, ибо они требовали, чтобы она обернулась обратно человеком, а Леда боялась потерять детей и не хотела этого. В результате, когда выяснилось, что она родила именно ЩЕНКОВ, а не детей, Ирга приняла решение снова скрыться от родни, обернулась и исчезла с их «радаров». Последние полгода только тем и занималась, что растила своих пушистых деток, обороняла свой охотничий домик ото всех – и монстров, и людей, и зарабатывала на жизнь поставкой свежего мяса на рынок, где не спрашивали, кто она и откуда дичь.

Хотя требование было исполнено, не похоже было, что жертва меня услышала. Я замерла в нерешительности, не смея опустить пистолет, но при этом чувствовала, как напряглись сыновья, как вобуждённо облизывались дочери... Рыжинка так и вовсе вытянулась в струнку от любопытства, шумно фыркая и глядя на тушу граукена. Но подойти она не решалась, ибо знала, что непослушания я не люблю.

В конце концов самым непослушным - впрочем, ожидаемо - оказался Задира. Этот матёрый серый волчище, постояв немного в стороне от меня минуту, глянул на меня, потом изучил истекающего кровью человека, снова оглянулся на меня... И решительной рысью спустился к телам.

- Задира! - я возмущённо фыркнула, когда волк сунулся к человеку, и с тревогой стала следить за тем, как он обнюхивает сначала руку мужчины, потом зачем-то его бедро... "Мать-вожак, у него что-то неживое и холодное в лапах", - оглянулся Задира на меня после полминуты обнюхивания. Остальные дети, почуяв, что я немного успокоилась и не слишком-то сержусь на непослушного брата, уже успели подобраться поближе. Особенно упорствовала в изучении Рыжинка, с интересом голодного зверя изучая оросившийся кровью человека снег. "Мать-вожак, а это есть можно?" - поинтересовалась она, облизываясь. Я вздохнула, смиряясь, что детки неисправимы, ещё раз окинула мужчину взглядом, чтобы убедиться, что он опасности пока не представляет, сунула пистолет обратно за пазуху и стала осторожно спускаться, попутно ответив:

- Детка, лучше не стоит. Такие типы обычно достаточно ядовиты, - я подошла и присела на корточки рядом с волчицей, зарывшись замёрзшей рукой в её пушистую рыжевато-серую холку. - Вон, видишь, что нашёл твой брат? Эта штука жалит больнее огня, как и моя, только если у меня она мне послушна, то вот эта, - я ткнула ногтем в пистолет человека, впрочем, даже не пытаясь его достать: я и так видела, что сейчас он безобиден. - Может тебя и ужалить, и я могу потом тебя не спасти. От таких типов лучше держаться подальше, милая. И кровь лучше не пробовать, - предупредительно сказала я, мягко отталкивая приоткрывшего пасть белого Безухого. Этот молчун послушно отошел, вместо этого присоединившись к Пятнышку и Чернышу к изучению добытой мною ледяной тушки.
"Кстати!" Я вспомнила, что стая вообще-то голодная, достала нож и воткнула его в плотную шкуру монстра, потом откочерыжила ухо и задумчиво его обнюхала. Кровь ледяного демона пахла немного странно: чувствовался запах какого-то металла, тухловатый запах воды и на вкус она была несколько пресной, но... Есть явно можно.

- Налетайте, - прожевав буквально кусочек этого странного мяса и не почувствовав чего-то необычного, проговорила я. Откочерыжила второе ухо, сложила его в пакет и свернула с первым: себе на чуть попозже. Облизнула пальцы и губы, вытерла рукавом остатки крови с лица, и снова обратила внимание на жертву.

- Итак, и что мы помним из медицины, госпожа Волкова?.. - себе под нос пробурчала я под аккомпанемент жадного урчания одних голодных морд, потом из остатков куртки человека соорудила что-то вроде повязки (попутно откинув ледяной пистолет в сторону), не особо, впрочем, и миндальничая. Я ему ничем не обязана, чтобы обращаться со всем вниманием, да и медсестра из меня хуже некуда...

Жарко.... Жарко. Жарко!..
Густой дым. Надрывный кашель, который никак не удается унять. Ужас в глазах напротив.
Они здесь... Они идут!
Судорожно хвататься за оружие поздно. Но она все равно тянется за ним, обдирая локти об пол и прижимая вонючую тряпку ко рту, пытаясь сквозь слезы от едкого дыма разглядеть в полутьме знакомый отблеск.
Ну давай, ещё немного... Ещё чуть-чуть!..
Ей оставалось всего полпальца. Жалкие два сантиметра. А потом рухнули балки, отрезая и путь к спасению, и путь к знакомому до мельчайшей выемки оружию. Судорожный вздох - и больше нет сил держать эту дрянь у лица. Какой в этом смысл теперь?..
Тряпка отлетает прочь, она пытается проползти под упавшей частью крыши, но дыма слишком много, она задыхается и роняет тяжелеющую голову на пол. Но единственное, о чем она сейчас сожалеет - это не о том, что не смогла вовремя узнать об опасности. Её волнует оружие, которое когда-то давно ей подарил отец и которое теперь плавится в устроенном пожаре...
Очнулась уже на стуле от резкой пощёчины. Возможно, до этого её пытались заставить очнуться другими методами, но она этого не узнала. Ощутила лишь, как снова огнем опалило щеку, и вскрикнула, открывая глаза. Было больно до чёртиков.
- Wer bist du? - спросил незнакомый голос строго. Разум заторможенно констатирует, что вопрос на немецком. То есть ещё есть шанс выкрутиться, если отвечать с осторожностью. Язык тяжело ворочается во рту, но она знает, что ответить надо. Под таким взглядом иначе поступить просто невозможно. Вот только не получается, из горла рвется только надсадный кашель, который подавить не удается.
- Trink, - стакан с водой настойчиво тыкается в ладонь, и она берет его, краем глаза замечая, что руки трясутся. Перенапряжение... Эта мысль проскользнула как-то лениво, а она уже сделала большой глоток. Он мог дать сыворотку правды... - запоздало ворчит внутренний голос, но она пьет не останавливаясь. Что бы не говорила ей запоздало проснувшаяся тревога, немец не сделал этого - уж это-то она, наученная с детства отличать такие вещи, определила. Сыворотки пожалел или на себя понадеялся - это уже другой вопрос, в любом случае, пока все играло ей на руку.
Но тут, уже отпив половину, она взглядом натыкается на знакомый черный ствол. И поперхнулась, внезапно пронзенная жгучей догадкой. Они знают?! Она сует воду обратно немцу, пытается прокашляться, а он тем временем повторяет свой вопрос:
- Кто ты? - очнувшийся мозг наконец-то перестроился, и непонятный набор звуков стал сплетаться в знакомые слова, пусть и на чужом языке. И накатывает облегчение, и лишь горький привкус недоумения на языке. Но как? Там же... Гравировка...
Немец наконец замечает её взгляд, оглядывается. Потом берет пистолет в руки и подносит поближе, чтобы она не напрягала так глаза и смогла разглядеть вещь в подробностях.
- Это твой? - она кивает, напряжённо шаря взглядом по пистолету. И вздрагивает, когда находит свою гравировку. Оплавленную, сползшую... Спасшую ей жизнь, ведь в таком виде не различить, что буквы там русские, родные. Всего лишь две неясные черты.
- Откуда он у тебя? - голос словно налился свинцом, воздух потяжелел, а она ясно ощутила как минимум три пары глаз на своей спине. Так он ещё и не один... Впрочем, это её не пугает. Ведь на этот вопрос она вполне может сказать правду, все равно ведь дознаются.
- Das ist das Geschenk meines Vaters, - чужой язык перекатывается камешками, спотыкается - но сейчас это можно списать на последствия пожара. Да и чем дальше, тем больше язык, казавшийся чужим, становится плавным и текучим, словно родной. Никакого чужеродного акцента. Выговор, привычный немецкому слуху. И лишь она знает, во сколько тумаков и затычин ей эта певучесть обошлась в детстве, когда всему такому её учил отец. - Это все, что мне осталось от него на память. Он подарочный, видите? Даже гравировка была, только её сейчас не видно... - горестный вздох, и рука её тянется к знакомому стволу, к печатным буквам, в стремлении погладить, утешить. Пообещать, что больше никогда...
- Так кто же ты? - настойчиво добивается ответа немец, отводя руку с пистолетом в сторону. Она с тоской следит за его движением, потом вздыхает. И отвечает, четко и внятно, чтобы не пришлось повторять эту полуправду дважды:
- Леда Вульф, герр. Переводчик с русского и английского. Я родом из деревушки в окраинах Берлина, здесь - проездом, училась языку, пока не случился пожар, из которого, как понимаю, спасли меня вы, - глубокий вздох, выпрямленная спина, решительный взгляд, и уже иным тоном, словно стряхивая с себя остатки оцепенения:
- Теперь вы позволите забрать у вас мою вещь, герр? - и про себя тихонько облегчённо выдохнуть, когда в настойчиво протянутую ладонь ложится знакомый предмет. Поверил? - пытливый взгляд из-под ресниц, пока "подарок" пристраивается в ладонях. - Скорее, решил оставить допрос с пристрастием на потом... Так, Ирга, расслабляться рано! Тебе ещё надо узнать, что стало с Лисиными... И хорошо, что читать мысли этот вроде бы строгий, но не слишком дотошный немец не научился. Так что главное теперь - не меняться в лице и получить безопасное место, откуда можно будет попробовать наладить связь со своими...